вторник, 15 января 2008 г.

А.Прокопьев: "Интересно то, что происходит в искусстве сейчас"




 

 

А.Прокопьев - поэт, переводчик. Родился в 1957 году в Чебоксарах. Окончил отделение искусствоведения исторического факультета МГУ, после окончания университета долгое время работал ночным сторожем. Переводил стихи с английского (Чосер, Спенсер, Милтон, Уайлд, Дж. М. Хопкинс), немецкого (Рильке, Тракль, Бенн, Гейм), шведского (Транстрёмер, Хансон); работал преподавателем кафедры художественного перевода в Литературном институте. Участник антологий «Строфы Века», «Самиздат Века» и «Строфы Века – 2» (мировая поэзия в русских переводах), автор трех книг стихов. Лауреат премии журнала «Лик Чувашии» за переводы чувашского фольклора (1995). Куратор нового Чебоксарского межрегионального поэтического фестиваля. Живет в Москве.


 


-Алексей, расскажите о себе.


 


-Я родился за несколько недель до начала космической эры, в августе 1957 года, в Чебоксарах. Отец в это время работал на целине бригадиром: он сагитировался поехать, чтобы получить комнату в общежитии. Они с мамой приехали из района и снимали какой-то подвал. Когда я родился, он был на целине. Это было такое время!…

В моей жизни  два раза были  очереди: в первый раз –  хрущевские,  за хлебом  с опилками и сырым мякишем внутри,  второй раз – "талонные" очереди на излете советской эпохи, в конце 80-х – начале 90-х, перед тем, как взлетели цены и сгорели вклады в банках. У меня  тогда была маленькая дочка и,  хотя я никогда не любил стоять в очередях, мне приходилось делать это, чтобы  хоть что-то принести домой.

В хрущевские времена мы жили в Аликовском районе. После успешной командировки на Алтай, на целину, отца направили работать директором сельского пенькоперерабатывающего завода в поселок, который находился в четырех километрах от Аликово, он так и назывался - «Пенькозавод».  Люди там говорили по–русски и по-чувашски,  поэтому в детстве я  знал два языка.  Рано научился читать, мне было года четыре. Сестра, которая  старше меня на  три  года, уже ходила в школу и приносила из аликовской школьной библиотеки книжки - чувашские и русские. Я их читал. Очень хорошо помню это время. Это было, наверное, самое счастливое время моей жизни, потому что мы жили в окружении дикой природы. Рядом - лес, пруд,  скирды,   километрах в двух – завод.


 


-Когда и как  вы  оказались в Москве?


 


-Кончилась хрущевская оттепель, Хрущева сняли. А отца чуть не посадили за то, что он сделал убыточное предприятие рентабельным. В раннебрежневские годы  завели «дело хозяйственников»: при Хрущеве предприятия  перевели  на хозрасчет,  самоокупаемость. Они могли зарабатывать деньги и тратить их - в том числе, на заработную плату работникам. Люди впервые после долгих лет ужасного дикого лагерного социализма стали хоть что-то получать. Многие  покупали мотоциклы. Машин, телевизоров  тогда еще не было. Отец сделал планово-убыточное предприятие рентабельным,  но его хотели посадить. Все же  благодаря помощи друзей из партийных верхов он отделался «строгим выговором с занесением»  и  запретом занимать руководящие должности. Мы вернулись в Чебоксары, в комнату, которую отцу дали после командировки на целину, и мое детство прошло в коммуналке.


По окончании школы я решил поступить непременно в Московский университет, непременно на исторический факультет, непременно на историю искусств. Выбор был сделан под влиянием старшей сестры. Она уже училась в художественном училище и хотела поступать в Москву, в Строгановское училище. Она говорила: «Ну, раз рисовать ты не умеешь, иди хотя бы на историю искусств».

С третьего раза я поступил. А так как рисовать я не умел, то стал писать стихи. Стал интересоваться тем, что пишут на других языках. В основном, на немецком. И  на английском  читал много.  Мне очень понравилось, что  поэзия - такая многообразная, она никогда не была  однородной и серой.  Мне понравилось в мировой поэзии то,  что поэтик - огромное количество.

За стихами всегда стоит личность, а если ее нет, то нет и стихов. Сколько было в советское время поэтов?  Большинство - кануло в Лету.

 


-А почему они канули в Лету?


 


-Да потому, что им очень хотелось печататься. А чтобы тебя печатали, нужно было писать примерно как все.

Конечно, все было не  так просто. Удавалось как-то печататься и тем, кто не причислял себя к советской школе "соцреализма".  Но как социальное явление советская поэзия изжила себя, ее нет. Это очень хороший материал для исследователей – советская эпоха: что было живое,  а что - наносное.

Конечно, кое-что осталось. Возьмем хотя бы такого яркого представителя, как Маяковский, он же искренне писал и верил в победу «атакующего класса». У него есть прекрасные стихи.

Плохо, когда очень хочется печататься, а без «паровоза» тебя не будут печатать. 

 


-Почему  вы,  Алексей,  решили стать  профессиональным переводчиком?


 


-Я много читал  немецких, английских поэтов. И мне захотелось, чтобы какие-то стихи зазвучали по-русски. Я часто видел переводы, которые в сравнении с оригиналом сильно проигрывали. Понятно, что любой перевод проигрывает оригиналу, если переводчик - не Жуковский, у которого перевод часто был спором с оригиналом и поэтому снова становился оригиналом.

...В наше время возможно совмещение двух линий: точности оригинала и борьбы с оригиналом в пользу оригинала.

Для того, чтобы прийти к стихотворению, нужно повернуться к нему спиной и отойти от него. И как на шаре – ты вдруг оказываешься к нему лицом. Уходя от него, ты к нему приближаешься.

При владении профессиональными приемами, в конечном итоге, будут соблюдены многие вещи, которые являются наиважнейшими. Разумеется, всего сохранить нельзя, но здесь действует принцип адекватной замены. Настоящий переводчик видит стихотворение как поле возможностей и замечает,  что в оригинале игра произошла на таких-то клавишах. То же самое можно перевести в другую тональность. А это значит, что мы нажимаем на другие клавиши, но при этом сохраняем общую структуру стиха. 

Это - трудно.

Сначала, когда я видел, как плохо переведено стихотворение  или  же  что оно вовсе не переведено,  понимая,  что оно должно жить по-русски, потому что это - хрестоматийное стихотворение, я думал, что  знаю, как надо осуществить перевод,  и  у меня получится лучше. Ничего подобного!

Сначала получалось хуже. Потребовались годы усилий и поисков, чтобы постепенно начало получаться. И когда я схватил результат первого хорошо переведенного стихотворения, и его похвалили мастера,  я постарался запомнить то,  как я это сделал.

Я не смогу это рассказать,  рассказ потребует нескольких часов.

...Я долго работал ночным сторожем после окончания университета и трех лет работы по специальности в музее. Я работал сторожем и делал что хотел. Мне удалось эти годы заполнить плодотворными годами ученичества.

Мои ночные бдения закончились тем, что в  1996  году меня пригласили   преподавать в Литературный институт, на кафедру перевода.

 


 


-Какие авторы, какие книги вас привлекли как переводчика?


 


-Привлекали и привлекают авторы с неожиданным лицом и острые по характеристике.

Первое стихотворение, которое я перевел, было из немецкого барокко XVII века.

От барокко тянется мостик к немецкому романтизму, где фигура художника –  почти пророческая. А оттуда мостик перекидывается к поэзии немецкого экспрессионизма, с ориентиром  на живопись группы «Мост» и «Синий Всадник».

Меня всегда интересовала бунтарская  поэзия всплеска. Или наоборот: поэзия, восхваляющая Господа и не ждущая от земной жизни ничего.

Любимая тема барокко – тщета любых усилий: все истинное  - на небесах.

 


-Над чем вы работали  в прошлом году, над чем работаете сейчас?


 


-Учу шведский язык.  Перевел  замечательного шведского поэта  Тумаса Транстёмера, и мне захотелось еще. Мне показалось, что шведская поэзия второй половины XX века стоит того. А для перевода,  конечно, нужно учить язык.


Я много переводил английскую поэзию.  Многое из того, что я перевел, вышло в трёхтомнике «Семь веков английской поэзии». Книга  вышла только что: 30 декабря 2007 года появился сигнальный экземпляр.

Идет работа над книгой «Семь веков немецкой поэзии», в которой я тоже приму посильное участие.  Занимаясь немецким экспрессионизмом, я понял,  как много там интересных поэтов  «второго ряда».

У меня есть проект перевести около 30 поэтов-экспрессионистов. Это будет Интернет-проект, с билинговыми  текстами.

 

-Какие у вас  планы на ближайшее будущее?


 


-Я  сам пишу стихи.  Если  перевожу стихотворение, то это уже мое стихотворение. На русском языке его автором являюсь я, и никто другой.  Стараюсь каждое стихотворение писать по-новому,  обращать внимание на то, что  происходит вокруг меня. В том числе -  в русской поэзии. А происходит много чего интересного.

Например, уже несколько лет наблюдается фестивальное движение «снизу», когда поэты собираются в каком-то городе. И это не один город, а уже несколько городов. В Поволжье –  Нижний, Самара, Саратов. На северо-западе страны – Питер, Калининград.  На востоке – Челябинск, Екатеринбург. И движение это ширится.

Мы с моими чебоксарскими друзьями решили устроить Межрегиональный чебоксарский поэтический фестиваль. Тем более, что свято место пусто быть не должно – Чебоксары уже во всем мире знают как город прославленного в Европе Геннадия Айги. Мы хотим пригласить поэтов из Питера,  Москвы,  Нижнего, Казани, Йошкар-Олы. Чтобы наши местные поэты поглядели на них,  почитали друг другу свои стихи;  познакомились,  провели мастер-классы;  обсудили вместе свои работы и переводы, устроили  презентации, выставки. Для совместной работы многое  уже сделано. Осталось  только организовать и провести фестиваль.

Я думаю, город Чебоксары попадет на литературную карту России,   на  сайт www.litkarta.ru, где обозначены города,  в которых  подобные фестивали проходят ежегодно.

У нас пройдет первый фестиваль. Мы уже наметили срок его проведения:  20-21 марта 2008 года. Куратором  фестиваля в Москве является ваш покорный слуга, а в Чебоксарах – Дмитрий Воробьев.

Я надеюсь, что не только  чебоксарская, но  и  вся чувашская общественность нас поддержит. Нам уже оказывает всяческую помощь Атнер Хузангай.  Многие другие люди выразили желание тем или иным образом участвовать в проекте.

Бюджет фестиваля пока что нулевой – все держится на энтузиазме. Поэтому мы открыты для любой  помощи.  Это дело,  действо касается всех, и мы даже представить себе не можем, какой эффект будет иметь фестиваль, каковы будут его результаты.

Всегда интересно то, что сейчас происходит в искусстве, а не только то, что накоплено столетиями.

 


Интервью провел В. Дмитриев


 



 

Комментариев нет: